От поколения к поколению
Память – уникальная грань сознания. Она обладает свойством приближать давно ушедшее в историю, отдалять то, что было буквально вчера. Как-то в разговоре зашла речь о восьмидесятых годах. Моя собеседница – девушка 20 лет – подметила, что это пора, когда ее еще не было. А мне эти годы вспомнились вдруг так ясно и четко образами и сюжетами событий, произошедших будто только 2–3 года назад. Я рассказывала ей о них, она же, найдя сходство в отдельных деталях, прониклась и четко представила все, о чем шел разговор. Мы стали понятнее друг другу. Вот и героиня моей публикации 92‑летняя Екатерина Степановна Сочнева (родом из Гориц, но сейчас проживает у дочери в Выксе) послевоенное время вспоминала, как день вчерашний. «Это было недавно, сразу после войны», – уточнила она. И я, внимая каждому ее слову, тону, жесту, настроению, вдруг погрузилась в атмосферу той поры.
Да, время становится ближе или дальше через призму человеческого сознания… И так важно не упустить эту возможность, эту тонкую ниточку, связывающую людей разных эпох. Именно на это и направлен наш проект «От поколения к поколению», в рамках которого мы вспомним о наших традициях и постараемся передать эту память молодым. И в этой публикации, которая стала продолжением темы, раскрытой на страницах «Приокской правды» еще 3 февраля в материале «О горицких частушках и праздниках», речь пойдет о свадебном обряде довоенной поры, праздниках праздников – Пасхе и Троице, но интересных не с позиции православных канонов, а восприятием простого крестьянского люда.
Сватовство
– Вот дружат парень с девушкой. Он ей как-то и говорит, что сватов пришлет в такой-то день. А как засватают, родители о свадьбе договариваются. И называется это запоем. На запое невесту спрашивают: «Замуж пойдешь?» «Пойду», – отвечает она. «А ты берешь ее?» – спрашивают жениха. «Беру», – отвечает тот. Помолятся Богу и за стол садятся. После запоя невеста начинает готовить приданое – занавески на окна и двери, подзоры на койки, полотенца… Старшая сестра невесты или ее крестная ходят к жениху замеры делают. А потом мать, подружки, сестры начинают шить, строчить, вышивать. Перед свадьбой женихова мать идет к невесте с гостинцем – домашней выпечкой. На другой день подружки невесты с гармонистом едут к жениху с постелькой. Везут на лошади матрас соломенный, одеяла, подушки, наволочки, подзоры на койки… Подъезжают к крыльцу припевают:
Вот она и понесла вьюга со метелею,
А мы, Коленька, к тебе приехали
с постелею.
Начинают продавать постельку жениху. Кричат: «Давай больше-больше…» А когда продадут, приданое заносят в дом, обряжают комнаты, развешивают занавески, полотенца и садятся за стол. Гостей угощает жених. Как по первой стопке выпили, тайные подруги стопку переворачивают и говорят: «По ком пришли?» Жених называет свою невесту…
Выкуп
– Пришел день свадьбы, пора к венцу собираться. Из соломы плели пичужку с крыльями и клювом. Ее вешали там, где невеста за столом сидела, жениха ждала. Жених должен был быстро схватить эту пичужку и бросить в чулан. Если расторопный, а не «рахманистый» – успевал, что обычно и случалось, считалось, что теща будет ласковой. А около чулана (кухни) стояли девки. Потом жениху подавали тарелочку, на нем носовой платочек. Он должен этот платочек взять, поднять вуаль, поцеловать невесту. А девки начинают петь: сначала свахе.
Свахонька, молоденька.
Свахонька, хорошенька.
Слышишь ли ты, свахонька,
Слышишь ли, молоденька,
Мы тебе песню поем,
Мы тебе честь отдаем…
«Сваха – лепешку!» – кричат девки.
Потом также поют дружке.
– Мы тебе песню поем…
Дружка, припасай кошелек, сейчас будешь платить…
И уже после поют невесте.
Полевая сладка ягода
Ох, и дорогая гостья Нюронька,
Ох, погости в гостях немножечко,
Ох, у родимого у батюшки,
Ох, у родимой своей матушки,
Ох, во дворе у них чистехонько,
Ох, во садочке зеленехонько,
Ох, нет ни ветру, нет ни вихоря,
Ох, ни тумана даже сильного,
Ох, ветру не было – подунуло,
Ох, гостей не было – наехало,
Ох, наша Нюра за водой пошла,
Ох, отколь взялись гуси серые,
Ох, замутили воду свежую,
Ох, наша Нюра без воды домой пошла.
Свекор-батюшка журит-бранит,
А свекровушка велит побить,
А золовушка-белянушка,
Ой, слово ласково замолвила:
«Ты бы, Нюра, таковой воды несла,
Ох, вода в ведрах устоялся бы…
А их сердце утолилось бы».
– Дружка, денежки давай, – снова кричат. И начинают петь жениху:
Ох, у месяца крутые рога,
А у Коленьки кудрява голова.
Ох, чай, не сами кудри вилися,
Ох, уж не сами завивалися.
Ох, завивали красны девушки,
Ох, они вили, приговаривали:
Ох, кудри вейтесь, кудри русые,
А прилегайте к буйной голове,
А привыкай-ка, душа Нюронька,
А к его великой гордости,
А к великой покорности.
Дружка платит девкам деньги. Они кричат: «Мало. Давай еще. Еще…»
Поют дружки и жениху. Было, что ты, весело, – говорит Екатерина Степановна, делая в последнем слове ударение на «о». А у меня перед глазами рисуется вся эта картина, яркая, колоритная, с народом шумным, задорным.
К венцу
– Молодым пора к венцу ехать. Жениха с дружкой и свахой посадили на переднюю лошадь, на вторую лошадь посадили невесту с крестной. Невестин отец начинает обходить с иконой этот поезд, а он бывает и больше. Это уж какая родня будет. А потом поезд тронулся. Им в след три раза стреляют холостыми патронами вверх, чтобы все враги (нечистая сила) отходили. Дружки жениха возвращаются в дом невесты и приглашают свата и сваху в дом жениха на пир. А после пира невеста в доме жениха остается. На второй день невеста дарит подарки свекрови, свекру, золовушкам… – близкой родне. А потом ей дают веник и смотрят, как она умеет мести. Гости начинают кидать на пол мелочь. Она метет да все к порожку. «К порожку-то мети, в совок-то клади, а на улицу не выноси». Эта присказка вот к чему: если в доме скандал, на улице чтоб никто не знал. Свадьбы играли порою по целой неделе. Гуляли и в доме у крестных, и прочих родственников: ходили и к той, и к другой родне.
– За всю неделю четверть водки не выпивали. Не как сейчас. В нашей деревне самогонку не гнали. Если, например, иду с мужем к кому на свадьбу или праздник с собой брали немного водки да из закуски что-нибудь. Так гости хозяевам помогали, – присоединяется к разговору дочь моей собеседницы Людмила Николаевна. – И к Пасхе, например, корова отелилась, а у меня есть сестра, тетки, племянники… Я вечером подоила и крыночку кому-то из них несу, утром подоила – несу другому. И так все друг друга выручали. Наносят столько молока, сколько нет у тех, у кого корова отелилась. Будет он и с творогом, и со сметаной… Не было такого, что если есть излишки – продать лучше, чем выручить. Причем, выручали не только родственники, но и соседи, приятели, те, кто к тебе хорошо относится. Такое было время!
И снова старину начинает вспоминать Екатерина Степановна.
– Церковь у нас была своя. Там и венчались. Это все до войны было. И после, было и сватовство, и пир, но все уже не так. И песни того времени, и традиции потихоньку забываться стали. Теперь уж и вовсе никто так не гуляет свадьбы. Я замуж выходила в сорок шестом. Мне в ту пору двадцать первый год шел. Мы уже не венчались.
Самые красивые праздники
– Даже чуть постарше меня (я хорошо помню эти свадьбы, ходила смотрела с другими) гуляли еще с теми же песнями и дружке, и свахоньке, и невесте, и жениху. Стоят на скамейках, ногами притоптывают, поют громко да так ладно! Поют всем – за песни денежки берут. Порядок был такой. Наберут немного, разделят, купят себе угощение, – снова мы говорим с Людмилой Николаевной.
– А еще раньше свадьбы с квасом гуляли. Также пели и плясали без водки. Не было ее тогда. У мамы моей на свадьбе квас был, – говорит Екатерина Степановна.
– Самые красивые праздники, которые ждали и дети, и взрослые – Пасха и Троица. Нам даже ребятишкам не давали молока, мяса. Нельзя было слушать приемник. Бабушка – мама моей мамы – не разрешала. Нельзя было веселиться перед Пасхой. Так соблюдали Великий пост. Папа говорил, возьми кружку, иди к матери во двор, она как подоит – тебе молока нальет.
На Троицу все вокруг украшали кленами. Не березками, как везде. Дети приносили ветки этого дерева всем, кто сам в силу преклонных лет или же плохого самочувствия не мог за ними сходить на гору, где кленов много росло. Когда я была маленькой, церкви своей в деревне уже не было, и мы – ребятишки – бегали за бабушками в Дедовскую церковь. Расстояние было приличным, не менее 5–7 километров. До сих пор помню эти службы. Народу было очень много. Мы бегали, надеясь, что бабушка нам купит хоть немного яблок. Своих-то в деревне не было. В войну их все вырубили, чтоб земли под посадку картошки было больше, а те, что все-таки оставались у кого-нибудь, вымерзли как-то в суровую зиму.
Шедевры народного творенья
– Меня сватали – не отдали,
Куда-то берегут,
А за этого залеточку
Другую отдадут.
Я залеточку любила
И любить хотела век,
А любовь наша растаяла,
Как в поле белый снег.
Я залеточку любила
И любила одного,
А он каждую ласкал
Ему, видно, все равно.
Мы с мотаней расстались
У крылечка нового
Он пошел в фуражке…
Прощай, чернобровая.
Я залеточке «свому»
Сказала резонно:
Я с тобой, залеточка,
Гуляю сезонно.
Мой залеточка хорош-хорош, –
Все люди говорят.
А за хорошего залеточку
И дома не бранят.
Я любила милого,
Любила да покинула.
Я б его не оставила,
Но меня судьба заставила.
Мой залеточка уехал,
Он уехал, улетел.
Он меня «бедну» девушку
Любить не захотел.
Говорят, расставаний нету,
А я расставалася.
На широкой улице
Одна осталася.
Я спала – меня будила
Черная воронушка,
Вставай, милая моя,
Буйная головушка.
Пела и пела, не переводя дыхания, Екатерина Степановна одну частушку за другой. Пять, десять, двадцать… Я сбилась со счету.
– На свое восьмидесятилетие час их пела, не повторяясь, – удивила она. И все частушки про любовь. Впрочем, это вполне объяснимо: сочиняла и пела-то молодежь.
– Залеточка, ягодиночка, миленочек, дроля – это все названия любимого, – снова вступает в разговор Людмила Николаевна, подчеркивая эмоциональность, выразительность языка. И с этим невозможно не согласиться.
– Я их знаю о‑ох сколько много! – восклицает Екатерина Степановна. И тут же начинает напевать. Я хотела записать за ней ручкой, но не тут-то было. Только первую строчку и успела знаками «нарисовать». Она пела и прихлопывала руками, притоптывала ногами. На ее щеках проявился румянец. Морщинки слегка расправились, и лицо будто стало светлее. Казалось, что вот-вот она встанет и пустится в пляс, точь-в‑точь как в молодые годы, когда на каком-нибудь гулянье в широкий круг звала звонкая гармонь.
Теперь уж частушки не поют, свадьбы так не гуляют, разве только в выступлениях коллективов художественной самодеятельности, театральных постановках можно услышать и увидеть эти шедевры народного творенья, свидетельствующие о многогранном таланте простых тружеников глубокой старины, той самой, откуда мы – нынешнее поколение – берем свое начало.
Добавить комментарий
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные и авторизованные пользователи. Комментарий появится после проверки администратором сайта.